Маяковская галерея - Страница 7

А у Стиннеса
                        пальцы —
                                           вся полиция.
Оперение?
                     Из ничего умеет оперяться,
даже
          из репараций.

А чтоб рабочие
                           не пробовали
                                                   вздеть уздечки,
у Стиннеса
                     даже
                               собственные эсдечики,
Немецкие
                  эсдечики эти
кинутся
              на всё в свете —
и на врага
                  и на друга,
на всё,
           кроме собственности
                                                 Стиннеса
                                                                  Гуго.
Растет он,
                  как солнце
                                     вырастает в горах.
Над немцами
                        нависает
                                         мало-помалу.
Золотом
               в мешке
                              рубахи-крахмала.
Стоит он,
                 в самое небо всинясь.
Галстуком
                   мешок
                                завязан туго.
Таков
           Стиннес
Гуго.

П р и м е ч а н и е.
Не исчерпают
                         сиятельного
                                          строки написанные —
целые
            нужны бы
                              школы иконописные.
Надеюсь,
                  скоро
                             это солнце
разрисуют саксонцы.

ВАНДЕРВЕЛЬДЕ

Воскуря фимиам,
                               восторг воскрыля́,
не закрывая
                      отверзтого
                                          в хвальбе рта, —
славьте
              социалиста
                                  его величества, короля
Альберта!
Смотрите ж!
                      Какого черта лешего!
Какой
           роскошнейший
                                      открывается вид нам!
Видите,
              видите его,
                                  светлейшего?
Видите?
               Не видно!
                                 Не видно?
Это оттого,
                    что Вандервельде
                                                      для глаза тяжел.
Окраска
               глаза́
                         выжигает зноем.
Вандервельде
                           до того,
                                         до того желт,
что просто
                   глаза слепит желтизною.
Вместо волоса
                           желтенький пушок стелется.
Желтые ботиночки,
                                  желтые одежонки.
Под желтенькой кожицей
                                             желтенькое тельце.
В карманчиках
                          желтые
                                        антантины деньжонки.
Желтенькое сердечко,
                                         желтенький ум.
Душонку
               желтенькие чувства рассияли.
Только ушки
                      розоватые
                                   после путешествия в Москву
да пальчик
                 в чернилах —
                                         подписывался в Версале.
При взгляде
                      на дела его
                                           и на него самого —
я, разумеется,
                          совсем не острю —
так и хочется
                       из Вандервельде
                                                      сделать самовар
или дюжинку
                      новеньких
                                         медножелтых кастрюль.
Сделать бы —
                          и на полки
                                             антантовских кухонь,
чтоб вечно
                   челядь
                                глазели глаза его,
чтоб, даже
                    когда
                              испустит дух он,
от Вандервельде
                                пользу видели хозяева.

Но пока еще
                     не положил он
                                               за Антанту
                                                                  живот,
пока
        на самовар
                             не переделан Эмилий,—
Вандервельде жив,
                                    Вандервельде живет
в собственнейшем парке,
                                         в собственнейшей вилле.
Если жизнь
                     Вандервельдичью
                                                     посмотришь близ,
то думаешь:
                      на чёрта
                                      ему